Это был старик, совершавший огненное погребение; лишь когда он подошел чуть ли не вплотную, Скеллан увидел, что это совсем не мужчина. Грубые черты лица и короткие седые волосы на расстоянии вводили в заблуждение, но вблизи сомневаться относительно пола человека не приходилось. В глазах женщины таилась глубокая грусть. Она прекрасно понимала, какая участь уготована ее поселению. Смерть зависла над ее головой, точно меч. Крепкая смесь ароматов запуталась в ее одеждах. Она пыталась отогнать болезнь благовонными припарками и травяными снадобьями. Бессмысленно, конечно. Чуму не одурачишь и не сдержишь приятными запахами.

— Здесь для вас небезопасно, — заявила старуха без предисловий. Говорила она с сильным акцентом — в горле ее как будто скрежетали трущиеся друг о друга камни.

Скеллан кивнул и поднялся, протягивая руку в приветствии. Женщина отказалась пожать ее. Она взглянула на него как на сумасшедшего — лишь безумец мог пожелать прикоснуться к ней. Возможно, он и был сумасшедшим, но смерть не страшила Джона Скеллана. Давно уже не страшила. Если чума приберет его к рукам — что ж, так тому и быть. Он не станет прятаться от нее.

— Я сам буду судить об этом, — ответил он. — Чума?

Глаза старухи сузились. Она перевела взгляд со Скеллана на Фишера и проворчала, точно мать, бранящая непутевого сына:

— Можешь забыть о своем ноже, молодой человек. Не такая смерть охотится меж этих деревьев.

— Я догадался, — сказал Скеллан. — По костру. Он навел на воспоминания…

— Не могу представить, на какие воспоминания может навести погребальный костер… Ох, — осеклась она, — извини.

Скеллан кивнул:

— Спасибо. Мы ищем человека. Он известен под именем Айгнер. Себастьян Айгнер. Мы знаем, что два месяца назад он пересек границу Сильвании, утверждая, что преследует одну секту, но этот человек не тот, кем кажется.

— Мне бы хотелось помочь тебе, — с сожалением проговорила старуха, — но мы здесь живем сами по себе.

— Понимаю. — Скеллан склонил голову, словно потерпел поражение и бремя всего мира тянуло ее вниз. Затем он поднял глаза, как будто ему только что пришла в голову какая-то мысль. — Чума? Когда она проявилась впервые? Когда была первая смерть?

Прямота вопроса удивила старуху.

— Месяц назад; может, поменьше.

— Ясно. И никакие чужаки не проходили через деревню?

Она взглянула ему прямо в глаза, отлично понимая, что он подразумевает.

— Мы живем сами по себе, — повторила она.

— Знаешь, я отчего-то не склонен тебе верить. — Скеллан в поисках поддержки взглянул на друга.

— Тут что-то не то, нутром чую, — согласился Фишер. — Пари держу, наш парень притаился где-то здесь.

— Нет, он ушел, — сказал Скеллан, наблюдая за лицом старухи: вдруг на нем дрогнет какая-нибудь предательская жилка. Правдоподобно лгать трудно, и простые люди чаще всего приходят в замешательство, когда приходится скрывать правду. Это видно по их глазам. Это всегда видно по глазам. — Но он был здесь.

Женщина моргнула и провела языком по нижней губе. Вот и все, что ему нужно было знать. Она лгала.

— Он принес недуг с собой?

Старуха промолчала.

— Почему ты защищаешь человека, который случайно или намеренно обрек всю твою деревню на смерть? Я не могу этого понять. Может, дело в какой-то извращенной преданности?

— Страх, — произнес Фишер.

— Страх, — повторил Скеллан. — Значит, вы ожидаете, что он вернется…

Ее глаза тревожно забегали, словно она подозревала, что тот, кого ищут пришельцы, находится очень близко и способен подслушать их.

— Так и есть, да? Он угрожал вернуться.

— Мы сами по себе, — в третий раз проговорила старуха, но глаза ее кричали: «Да, он угрожал вернуться. Он угрожал вернуться и убить нас всех, если мы расскажем кому-нибудь о нем. Он проклял нас, сказал, что либо он сам убьет нас, либо это сделает принесенная им болезнь… В нашем мире больше нет справедливости».

— Он опережает нас на месяц. Но дистанция сокращается. Интересно, оглядывается ли он нервно через плечо, ожидая худшего? Он может бежать, спасая свою жизнь. Это не имеет значения. Его жизнь больше не принадлежит ему. Она моя. Однажды он проснется, и я буду стоять над ним, дожидаясь момента, когда смогу исполнить свой долг. Он знает это. Эта мысль снедает его, как снедала его приятелей, только теперь он последний. И это он тоже знает. Я почти чую его страх на ветру. А сейчас вопрос в том, куда он ушел отсюда. Каковы наиболее очевидные места?

— Ты действительно полагаешь, что Айгнер так глуп, Джон? — спросил Фишер.

Он смотрел куда-то поверх плеча старухи. Там плакальщики сметали пепел, собирая его в глиняную урну.

— Да. Помни, он спасает свою жизнь. Когда тебя толкает вперед такая причина, ты не способен мыслить здраво. Выбор его ограничен. Вечно нестись вперед, вечно искать пристанище среди толпы людей, переполняющих цивилизованный мир. Итак, — он улыбнулся старухе, — куда нам направиться? Есть тут поблизости достаточно большие поселения, чтобы в них можно было затеряться?

— Я же сказала, мы сами по себе, — фыркнула женщина, — так что нас не тянет наведываться в другие города, но места тут, конечно, есть, если идти по главной дороге. Ройстон-Вази [6] в четырех днях пути отсюда. Там рынок. За ним будет Ляйхеберг [7] . Это ближайшие к нам города.

— Спасибо, — сказал Скеллан.

Он знал, где это. Старуха указала им направление, не предав своих людей. Себастьян Айгнер вышел отсюда месяц назад, направляясь в Ляйхеберг. Это был город со всеми обязательными городскими развлечениями: тавернами, шлюхами, игорными домами, а так же примитивнейшими вещами, столь необходимыми в жизни, — едой и теплой постелью. Даже того, кто бежит, спасаясь от смерти, все это должно задержать. Людская давка создает иллюзию безопасности.

За спиной старухи люди копали в земле небольшую ямку для урны.

— Можно? — спросил Скеллан, показывая деревянный цветок, который он вырезал, дожидаясь окончания похорон.

— Лучше это сделаю я, — ответила старуха.

— Возможно, но мне бы хотелось лично положить его на могилу.

Женщина кивнула.

Скеллан принял ее кивок за молчаливое согласие и зашагал, пересекая поляну. Жители деревни подняли головы навстречу ему. Он чувствовал на себе их взгляды, но это не остановило его. Ему потребовалось не меньше минуты, чтобы подойти к свежевырытой могиле.

— Сколько ей было лет? — спросил он, опускаясь на колени на обугленную землю. Ни на кого не глядя, Джон положил хрупкий деревянный цветок на черную почву.

— Четырнадцать, — ответил кто-то.

— Как моей дочери, — сказал Скеллан. — Я скорблю о вашей потере. Пусть ваш бог позаботится о ней.

Он начертал знак молота и поднялся.

— Надеюсь, ты прикончишь ублюдка, который сотворил это с моей маленькой девочкой. — Мужской голос был полон горечи.

Чувство это было слишком хорошо знакомо Скеллану. Это все, что осталось ему, когда мир вокруг него обрушился.

Скеллан повернулся к мужчине. Когда он заговорил, голос его был спокоен и тверд.

— Именно это я и намерен сделать.

Не произнеся больше ни слова, он зашагал туда, где ждали Фишер и старуха.

— Спасибо тебе за твой поступок.

— Потеря любого, ушедшего в столь юном возрасте, — трагедия, с которой трудно смириться. Это всего лишь символ, мне это ничего не стоило.

— Да, но не многие стали бы тратить время, чтобы выразить соболезнование чужакам. Боюсь, так уж устроен мир. Мы слишком легко забываем о страданиях других, особенно тех, кого оставляем позади.

Скеллан повернулся к Фишеру:

— Пойдем, дружище. Оставим этих добрых людей их скорби.

Фишер кивнул, а потом наклонил голову, как будто уловив какой-то неуместный в лесном молчании звук.

— Скажи-ка, — произнес он спустя мгновение, — здесь всегда так тихо?

— Тихо? О небеса, нет. — Старая женщина покачала головой. — Ночами тут до тишины далеко. Не отрицаю, с приходом волков многие лесные создания покинули наши места. Но волки не тревожат нас, а мы не трогаем их. Они охотятся ночами, а днем спят. — Старуха наклонилась к мужчине, голос ее заговорщически упал. — Будьте осторожны ночью. Держитесь тропы. Не сходите с нее. Никогда не сходите с тропы. Голодный лес по ночам — место небезопасное.