Розана была смущена. Как уже бывало не раз, она не могла различить, кто присутствовал в ее видениях. Имена ускользали от нее. Девушка, которую провидица увидела во сне, работала в гостинице «Приют странника», у нее были братья Йохим и Густав, однако собственное имя беглянки не всплыло среди обрывков воспоминаний. У существа, которое гналось за ней, во внешности было нечто от многих мужчин, которых когда-либо знала несчастная жертва. Однако Розана не могла отделить реальность от наслаивающихся друг на друга воспоминаний. Когда девушка убегала, в ее мозгу пульсировало одно имя. Вольф. Вольф был ее любовником. Но лицо, возникшее в ее сознании, смешивалось с размытым обликом Твари. Провидица попыталась разделить два образа и не смогла. Она видела идеализированного Вольфа, но он, скорее всего, существовал только в воображении девушки. Благородный, красивый юноша с добрым лицом, который живо напомнил Розане барона Йоганна фон Мекленберга. И тут образовался еще один слой, заставив провидицу задуматься, чем вызван интерес выборщика к расследованию. В сознании девушки лицо Вольфа постоянно менялось.
…Тварь настигла свою жертву и вскрыла ее тело…
Розана отчаянно пыталась вырваться. Хотя девушка должна была выяснить как можно больше, она сопротивлялась видению. Она больше ничего не желала знать, но уже не могла остановиться. Ей пришлось вытерпеть все до конца, пока на нее не опустилась кромешная тьма.
…После вечности мучительной боли она умерла.
Сон закончился, и Розана снова стала собой, а та, другая девушка, исчезла из ее сознания, словно ее и не было вовсе.
Провидица больше не верила ни в одного из богов. Даже в Зигмара. Боги не допустили бы такого.
Погибшая девушка встречала нападавшего раньше, но не была уверена, что узнала его. Подобно другим, перед смертью она впала в панику и смятение. Однако провидица слышала шорох бархата столь же явно, как и в случае с Маргарет Руттманн. Зеленый бархат.
Пережитый кошмар заставил ее забыть о естественных потребностях организма. Розана сняла мокрую ночную рубашку и тщательно вымылась, словно пытаясь стереть все следы контакта с умершей.
Снаружи было тихо. Скоро за пеленой тумана взойдет солнце и начнется трудовой день.
Розана легла в постель и укрылась одеялом с головой. Свернувшись калачиком, она закуталась в простыни, как в кокон.
Все, что ей привиделось во сне, произошло наяву. И это случилось ночью, вероятно, в тот самый момент, когда у нее начались кошмары. Это убийство отличалось от семи других.
Где-то снаружи стыло восьмое тело, которое пока никто не нашел.
Часть 3 Поединок
1
Когда колокол в храме Зигмара пробил семь, солнце встало над Альтдорфом. Однако в городе, над которым висела густая пелена тумана, царил сумрак.
Фонарщики спали допоздна, зная, что им не придется тушить светильники на городских улицах, пока туман не рассеется. Имперская армия зажгла традиционные противотуманные огни на Кёнигплац, а на противоположном берегу реки Храм открыл приют для горожан, заблудившихся из-за непогоды.
В черте города вдоль реки вывешивались фонари, чтобы указывать путь паромщикам и барочникам. Торговля должна была продолжаться, хотя из-за тумана лодки и баржи еле ползли.
И пока сборщики налогов ощупью передвигались во мгле, приток контрабанды в город увеличился десятикратно. Поскольку все товары поступали в порт, кое-кто мог рассчитывать на быстрый, хотя и незаконный заработок. Позже «рыбники» принесут благодарные жертвы Мананну, богу морей, который послал туман и помог им облапошить торговцев.
Торжественную процессию в честь героев Империи, изгнавших гоблинские орды из Аверланда, отменили без лишнего шума. Карл-Франц не жаловал туман и суеверно боялся покидать дворец в такую погоду. Его прадедушка Матиас IV имел привычку выходить из своих покоев и под прикрытием густой пелены бродить среди своих приближенных, дабы выяснить их истинное отношение к особе Императора. Однако он бесследно сгинул в тумане. Даже сотню лет спустя иногда объявлялись белобородые авантюристы, которые провозглашали себя законными правителями.
Накануне вечером, когда на город только опустился туман, в казармы, расположенные напротив дворца, поступил приказ направить отряд имперских войск в помощь городской страже. Эти меры, ставшие традиционными, порождали неразбериху и сумятицу, которая нередко заканчивалась кровопролитием.
Туман перетек через высокие городские стены, но в окрестных лесах он обратился в легкие прозрачные пряди. Словно большая чаша, город удерживал в себе серовато-бурую муть. Туман окутал приречье и порт, а затем повис над складами компании «Рейк и Талабек». К утру весь город укрыла плотная пелена.
Туман повлиял на всех — на Императора во дворце и великого теогониста в храме, на лодочников и грузчиков в доках, на студентов и преподавателей в университете, на игроков и проституток с улицы Ста Трактиров, на сборщиков пошлины с мостов над рекой, на купцов из северо-западного торгового квартала, на нищих и попрошаек из восточного квартала, на суровых слуг закона и хитроумных прислужников темных сил. Одни не любили влажную всепроникающую хмарь, другие охотно покидали свои дома, используя возможности, которые открывались перед ними в ненастье.
Туман благоприятствовал преступникам, но еще больше — заговорщикам.
Шигулла, управляющий доками, долгие годы водил дружбу с «крюками», а двоюродный брат Пера Буттгерайта был «рыбником». Хотя подмастерье не принадлежал ни к одной из банд, он оказался втянут в их бессмысленную, бесконечную войну.
Пер мечтал стать студентом, но наука ему не давалась. Тогда отец объявил сыну, что обучение ремеслу откроет перед ним широкие перспективы, и определил его на пять лет в доки, где юноша должен был выполнять самую грязную работу за ничтожную плату. Отцу Пера исполнилось сорок восемь, однако он все еще числился в учениках у каменотеса Лилиенталя. Престарелый подмастерье без устали твердил о возможностях, которые возникнут, как только он завершит учебу — или умрет от сердечного приступа после того, как тридцать пять лет ворочал тяжелые глыбы гранита и заваривал чай.
Буттгерайт первым приходил на склад «Любимца Мананна» и ставил чайник на огонь. Затем он ждал, пока Шигулла придумает ему очередное пакостное задание. Как правило, Пер либо занимался уборкой, либо сортировал рыбу, отделяя хорошую от протухшей. Первая предназначалась для продажи на Маркетплац по ту сторону реки, вторую тут же отправляли в суп бедняки из Восточного квартала. Разумеется, сегодня мастер велел юноше развесить фонари под причалом. Если работа была сопряжена с вонью и грязью, Шигулла всегда поручал ее Буттгерайту.
Фонари — медленно горящие свечи в жестяных клетках, оборудованных полированными отражателями, — быстро ломались, а ущерб вычитался из заработка подмастерья. Пер отнес их на край пристани и начал спускать, по два зараз.
— Лестница совсем прогнила, — пожаловался он вслух. — В конце концов, кто-нибудь с нее свалится и утонет.
Пятнадцать фонарей нужно было развесить на пятнадцать крюков вдоль причала, выше уровня прилива.
Осторожно пробираясь сквозь туман, Буттгерайт слышал, как Шигулла смеялся вместе с кем-то из своих старых приятелей. Они перемывали косточки распутной графине-выборщице Нулна и ее элитной армии любовников. Для Эммануэль фон Либевиц — глумились сплетники — верность в любви означает, что она спит одновременно не более чем с десятерыми мужчинами. Старики, давно покинувшие банду «крюков», злословили на ее счет с особым удовольствием. Говорили, что графиня столь гордится своей красотой, что ее летний домик изнутри отделан зеркалами, а служанки светской львицы обязаны носить маски, чтобы она, как звезда, сияла на их фоне.
Буттгерайт опасливо спускался со ступеньки на ступеньку. Он почти не видел своих ног и боялся, что одна из дощечек сломается. Угодив ногой в воду, Пер понял, что оказался там, где нужно. В утренние часы река поднималась и заливала прибрежную гальку. Молодой человек снял мокрый башмак и потряс его. От лестницы к столбам, поддерживающим причал, тянулась веревка, которая должна была отмечать границу прилива, однако теперь она немного провисла и полоскалась в воде. Первый фонарный крюк находился на лестнице, прямо над тем местом, где была закреплена веревка.