Через несколько минут крысиный скребущий звук за окном известил Ефимовича, что вернулся Респиги.

Предводитель бунтовщиков открыл окно, и его помощник залез внутрь. Респиги представлял собой плод причудливого смешения рас. Говорили, что его отец был гномом — убийцей троллей, а мать — человеком, подвергшимся влиянию варп-камня. Обычно Респиги выдавал себя за гнома, пряча хвост в широких штанах, однако в последнее время его физиономия начала вытягиваться, все больше напоминая морду грызуна. Сняв башмаки, это существо могло взбираться по стене, а высвободив хвост, висеть на балке под потолком. Респиги любил Тзинча столь же сильно, сколь ненавидел своего отца.

В настоящее время странное создание служило верховному жрецу, и в его обязанности входило доставать кожу, которая скрывала от мира истинное лицо Ефимовича.

Респиги положил мешочек на стол.

— Она свежая?

Мутант пожал плечами и присвистнул.

— Я добыл ее прошлой ночью, довольно поздно. Мне пришлось прибегнуть к хитрости. Много стражников на улице.

Ефимович знал, что Респиги просто заблудился в тумане. Не важно. Времени прошло немного.

Верховный жрец откинул капюшон и с удовольствием отметил, что Респиги вздрогнул, увидев огненный лик своего господина. Затем последователь Тзинча вынул новую маску из мешка и прижал ее ко лбу и щекам.

Легкое покалывание свидетельствовало о том, что магия действует и чужое лицо сливается с кожей. Когда маска приросла, Ефимович стер следы крови вокруг своих горящих глаз и облизнул губы, ощутив вкус помады.

— Что ты мне принес, Респиги? Это мужская или женская кожа?

Измененный снова пожал плечами:

— Откуда мне знать? В тумане не разглядишь.

Ефимович почувствовал, что может управлять мимикой.

Маска двигалась, приноравливаясь к чертам лица, на которое была надета. Новая кожа была гладкая, без щетины.

— Я могу сказать только одно, — пробормотал Респиги. — Она человеческая.

Дикон знал Шигуллу долгие годы. Управляющий был предводителем «крюков» задолго до Вилли Пика, когда стражник мог обойти территорию порта с закрытыми глазами, вытянув руки перед собой. Они не раз дрались и угрожали друг другу, и все же хозяева «Любимца Мананна» посылали Дикону ящик вина и корзину сладостей по случаю праздников. Компания ввозила больше товаров и платила меньше пошлин, чем все ее конкуренты в порту.

Когда нашли тело убитой девушки, Шигулла отправил гонца не к дому Дикона, а в дом его любовницы. «„Крюки" слишком хорошо меня знают», — размышляя стражник, пока Франсуаза (Фифи) Мессэн ругала его за то, что всякие проныры, сующие нос не в свои дела, испортили ей утро. Великий Детлеф Зирк выгнал Фифи из труппы, назвав ее бесталанной потаскухой. Однако актер глубоко ошибался. Фифи обладала множеством талантов, которые она могла проявить, по большей части в горизонтальном положении. Проведя с нею ночь, Дикон отправлялся домой к жене, чтобы отдохнуть и выпить чашку чаю. Но сегодня стражнику пришлось изменить своей привычке.

Посыльный провел капитана сквозь туман к причалу, где жертву Твари по кусочкам выловили из воды и сложили на полотне промокшего холста. Этот случай был ужаснее, чем все предыдущие.

— Милосердная Шаллия! — выругался Дикон.

Молодой человек рыдал, забившись в угол. Шигулла посмотрел на него с презрением и сплюнул.

— Его зовут Буттгерайт, — сообщил он. — Именно он нашел эту штуку.

Дикон понимал, почему Шигулла назвал тело «штукой». Трудно было представить, что изуродованные останки когда-то были живой женщиной.

— Ты знаешь ее? — спросил стражник управляющего.

Шигуллу передернуло от отвращения.

— Ты шутишь, капитан? Даже любовник не узнал бы ее после ночи, которую она провела с Тварью.

Он был прав.

Туманная сырость пронизывала до мозга костей. Очень скоро Дикон войдет в заднюю комнату участка на Люйтпольдштрассе и достанет свои сбережения из полой статуи Верены. Капитан имел неплохой побочный заработок, и денег должно было хватить, чтобы после отставки забрать Фифи с детьми и всем вместе поселиться где-нибудь в сельской местности, подальше от «крюков», «рыбников», контрабандистов и грабителей.

— Позови сюда стражников, капитан. Пусть они уберут это безобразие, — попросил Шигулла. — Я несу убытки.

Дикон согласился.

5

Дверь распахнулась, и в гимнастический зал вошел огромный мужчина, громыхая тяжелыми башмаками.

Диен Ч'инг замер с поднятой рукой. Платок затрепетал, но остался висеть в воздухе, поскольку катаец так и не разжал пальцы.

Все это казалось абсурдным, но занимательным. Только варвары, носящие брюки, могли придумать безумное число правил в столь простом деле, как убийство.

Граф Фолькер отвел меч и разразился истерическим смехом. Виконт Леос не шелохнулся, держа оружие наготове.

— Стойте, — заговорил фон Тухтенхаген. — Я обращаюсь к законам рыцарства.

Леос выпрямился и опустил меч. Он был слишком хладнокровен для людей с запада. Самозваный посол гадал, не отыщется ли среди предков молодого безбородого дворянина катаец. В его глазах определенно проскальзывало нечто особенное.

— Я не могу драться, поэтому я требую, чтобы мой представитель Тотен Унгенхауэр принял бой вместо меня.

Леос не выразил ни малейшего беспокойства. Боец фон Тухтенхагена был на полтора фута выше молодого человека, а его широкая грудная клетка напоминала бочонок. На воине была короткая туника с гербом графа, которая, однако, не прикрывала оружие.

Во время второй осады Праага Ч'инг видел Готрека Гурниссона в деле. Гном по прозвищу Убийца Троллей шел на орду зверолюдей, размахивая огромной обоюдоострой секирой. Телосложением Тотен Унгенхауэр напоминал Готрека, но был в два раза выше его ростом. Леоса фон Либевица считали лучшим фехтовальщиком в Империи, однако едва ли он мог тягаться с таким монстром.

Унгенхауэр занял место хозяина и обнажил меч. В его ручище он выглядел как вязальная спица. Ч'инг подумал, что великан мог бы отбросить оружие и просто свернуть виконту шею, не обращая внимания на иголочные уколы клинка Леоса. Это не противоречило бы законам рыцарства.

Хотя правила поединка не предусматривали присутствия зрителей, любопытные постепенно просачивались в зал и рассаживались вдоль стен. Должники фон Тухтенхагена, надеявшиеся, что виконт искромсает графа Фолькера, разочарованно потянулись к выходу, однако другие дворяне заняли их места. Ч'инг заметил Йоганна фон Мекленберга и наследника престола, которые сидели на возвышении в дальнем конце зала. Здесь же был Хергард фон Тассенинк, в присутствии которого Фолькер нанес оскорбление Леосу. Представитель благородного семейства явился вместе со своей любовницей. Пришла и маркиза Сидония фон Мариенбург, с чьим мужем Бассанио виконт разделался в прошлом году на дуэли. В данных обстоятельствах удивляло отсутствие графини Эммануэль, которую, вероятно, не привлекало кровавое зрелище.

Фон Тухтенхаген, наконец, преодолел свой страх. Он радостно вышагивал взад и вперед, хихикал и обменивался шуточками со зрителями, стремясь придать себе храбрости.

— Фон Либевиц, — заявил он, — я хотел бы внести дополнения к предположениям, которые я высказал вчера. Насколько я знаю, ваша сестра раздвигает ноги для слуг и моряков…

Присутствующие ахнули. Леос и бровью не повел.

— В темноте она легла бы в постель даже с гномом или хафлингом. Или с мутантом… Разумеется, если его странности не послужили бы препятствием для любовной связи.

Леос медленно поднял меч и направил его острие на своего противника, который также принял боевую стойку. Унгенхауэр ощерился, демонстрируя выбитые зубы.

— Я полагаю, чтобы удовлетворить ее, нужен зверь, — ядовито продолжал фон Тухтенхаген. — Настоящая тварь!

Ч'инг взмахнул рукой, в которой сжимал платок, и шелковая ткань плавно опустилась на пол.

Мечи зазвенели, столкнувшись в воздухе, и с резким скрежетом разошлись.