— Это у меня в крови, парень. Что бы произошло, если бы мы просто ушли? Геснер бы погиб. Дьявол, вся деревня стала бы просто кормом для паразитов-кровососов. Уйдя, мы обрекли бы каждую здешнюю живую душу на смерть, как если бы собственноручно вогнали колы им в сердца. Ты мог бы жить с этим?
— Нет, — признался дю Бек.
— Вот и я нет. Так что выбора на самом деле не было, правильно? В ту секунду, когда мальчишка начал ломиться в дверь, это дело стало нашим.
Пограничник задумчиво кивнул.
— Но это ведь неправда, так? Благородно и правильно сказать так, но это неправда. Я имею в виду, это все равно что утверждать, что дело стало твоим, когда ты открыл дверь. Это верно, но это не вся правда. Так что объясни.
Каллад минуту помолчал. Он даже отвернулся от дю Бека, не в силах встретиться с ним взглядом. Он смотрел в окно, на тьму и зеркало, стоящее в их комнате, отраженное стеклом.
— Нет, — произнес он, наконец. — Это неправда.
— Тогда что же?
Каллад хмыкнул.
— Правда… Что я могу тебе сказать? Чтобы зло расцветало, ему нужно только, чтобы добрые люди бездействовали. Каждое дело — мое дело, каждый бой — мой бой. Твари убили моего отца. Хладнокровно зарубили его, когда он дрался за спасение женщин и детей Грюнберга. Они погубили мой народ, не просто одного или двух — всех. Я последний дварф Карак Садры. Последний. Моя семья погибла, сражаясь за людей, в бою, который не был их боем, но они сражались, потому что иначе мы не можем. Мы бьемся за то, во что верим, и я дал обещание мертвым. Когда монстр убил моего отца, я поклялся, что поставлю упырей на колени, всех до единого, и заставлю их умолять о пощаде их никчемных тел, когда я буду вырезать их мертвые сердца. Это кое-что значит для меня. Я очищу от них старый мир, в одиночку, если потребуется, или погибну, пытаясь осуществить это. Вот почему мне нужен колдун. Он чует на ветру их мертвенный запах. С ним я сумею превратить оборону в нападение. Я выслежу их и убью в их же собственных логовах.
— Что ж, дварф, такую обиду стоит носить в сердце. — Лотар отошел от двери, вытащил меч и преклонил колени у ног Каллада. Он опустил голову и вытянул руки, держа клинок на ладонях. — Мой меч твой, если ты того пожелаешь.
Глава 16
Черная библиотека
Тонкая патина льда украшала сочащиеся влагой сталактиты, свисающие с потолка обширной подземной библиотеки.
Библиотека…
Невин Кантор рассмеялся.
Это место являлось библиотекой не больше, чем так называемый храм Конрада — местом поклонения. И тут и там имелось все, чтобы получить такие названия, только вот не хватало души, неотъемлемой части оригиналов. Эти помещения — всего лишь бледные копии, как и многое в царстве второго графа-вампира.
Библиотека Конрада представляла собой огромное помещение в форме купола, высеченное в скале под Дракенхофом. Сталактиты каменными дамокловыми мечами висели в шестидесяти футах над головой изучающего книги чародея вечным напоминанием о капризах графа. Вдоль стен выстроились пыльные полки, битком набитые книгами, тайными магическими текстами, свитками пророчеств, древними рукописями, священным бредом и заклятиями темной мудрости вперемешку с пузатыми кувшинами, наполненными слепыми глазами, плавающими в соляном растворе, шкурками саламандры, тараканьими щитками, свиными пузырями, паучьими яйцами и змеиным ядом. Это была истинная сокровищница сокровенного, не без созданных суевериями фальшивок, конечно, но и с подлинной, редкой и почитаемой мудростью.
Только, в отличие от настоящей библиотеки, эта служила еще и тюрьмой.
Пещеру охраняли тхаги, великаны-душители. Их приверженность клану фон Карштайнов выходила далеко за пределы простой верности Конраду. Плоскоголовые громилы пришли с Востока вместе со своим господином, Владом. Долгожители, но все же не чистокровные вампиры — вот что твердили о смуглых детинах. Они никогда не расставались с дубинками, казавшимися в их кулаках легкими перышками. С толстых губ головорезов то и дело слетали глухие смешки. Их голые руки напоминали окорока — большие, мясистые и покрытые каракулями татуировок, таящих в себе ключ к их надменности. Эти знаки, нанесенные на плоть слуг самим Владом, делали их неуязвимыми для всего, кроме самой коварной магии.
Клетки в задней части библиотеки занимали деревенские дурачки, юродивые, ухитрившиеся как-то поймать один из ветров, везунчики либо люди со скрытыми талантами, но без подлинного мастерства. Не важно, отразили бы на самом деле чернильные узоры чародейское нападение или нет — немногие из обитателей темниц обладали подлинным магическим даром. Никто из них не рискнул бы, к примеру, попробовать выпарить воду из тел охранников и оставить их валяться на полу грудой запеченной человеческой глины — с тем же успехом они могли бы попытаться оглушить стражников фолиантом потяжелее.
В школе Конрада обучалось мало настоящих колдунов. Случайно ухватить ветер — отнюдь не то же самое, что обладание истинной силой. Мужланы могут судачить о волшебных талантах повитухи, спасшей младенчика, родившегося ножками вперед, и о чуде, когда солдатский амулет отразил стрелу, летевшую в самое сердце бойца. Все это не магия в подлинном ее смысле. Благоговейно трепетать тут не стоит.
Так что да, эти люди были пленниками, но в страхе и неволе их держали не магические чары, наложенные на тюремщиков, а мощное телосложение сторожей.
Невин Кантор не питал иллюзий: он такой же пленник, как и все эти бедные тупицы. Разница лишь в том, что он пленник добровольный. В магии, верил Невин Кантор, он отыщет собственное бессмертие.
Материалы, собранные Конрадом в библиотеке, даже во сне не снились Кантору. Он зарылся в книги, впитывая каждое слово, каждую закорючку в рукописях, каждый пояснительный чертеж, каждую гипотезу и каждый предрассудок.
А еще он слышал шепот.
Леверкюн и Фей крадучись, точно воры, обшаривали полки и укромные уголки в поисках истлевших страниц и лишившихся обложек томов, перебирая заклинания и восстанавливая знания. Он слышал их, даже когда они думали, что никто не слышит. Сперва это досаждало ему: сомнения постоянно терзали разум, и он решил снискать расположение Иммолай Фей. Обольщение удалось. Ведь истина проста: женщина, даже такая, как Фей, обладает теми же основными инстинктами, что и мужчина. Женщины тоже чувствуют. Женщины тоже хотят. Кантор говорил, говорил вещи личные, задушевные, завлекая ее интимными беседами и обещаниями. Это не было любовью, все оставалось на исключительно практичном, физическом уровне. Цель оправдывает средства. Страсть окупилась. Фей открыла ему секрет: некроманты верили, что где-то среди груд неучтенных магических книг затеряны страницы утраченных трудов Нагаша, заклинания из «liber Mortis», «Книги Смерти». «А как еще, — пробормотала она, утомленная яростным совокуплением, — Влад мог поднять мертвецов?»
Их доводы, с одной стороны, звучали резонно, но с другой — выглядели совершенно ошибочными. Кантор знал, что у Влада действительно имелись какие-то страницы из утерянных книг Нагаша, и в этом некроманты, конечно, не ошибались, но Кантор собственными глазами видел, как эти невосполнимые знания превратились в дым, когда Зигмариты спалили имущество мертвого графа на очистительном огне. Только самодовольные идиоты вроде жрецов могли совершить нечто столь непоправимо глупое. Мудрость, считал Кантор, надо охранять, а не уничтожать — даже ту, с которой ты не согласен. Сожжение книг — это же святотатство, насквозь провонявшее глупостью Зигмаритов.
Фей и Леверкюну следовало бы стать его союзниками в этом вопросе, но парочка сторонилась мага.
И неудивительно. Он всегда жил на грани, отвергаемый окружающими. Зигмариты держали его в тюрьме, намереваясь лишить пленника жизни, как только он станет для них бесполезен. О да, они с радостью выкачали бы из него всю кровь, если бы им это было выгодно, и не делали секрета из того, что легко и по дешевке продали бы его плоть — что они, собственно, и сделали, променяв колдуна на двух вампиров.