— Полагаю, ты снова будешь настаивать на переводе.

— Нет, если вы позволите мне остаться, Комтур. Я долго искал свое место. Возможно, оно здесь, в этом Отряде Волков.

— Тогда добро пожаловать в Белый Отряд, воин. Я буду гордиться таким смелым подчиненным.

— Надо бы мне зайти к жрецам-оружейникам, новый молот освятить.

Ганс протянул ему меховой сверток.

— Нет нужды. Сам Ар-Ульрик позволил мне взять это из храмового реликвария.

Старый боевой молот, оказавшийся в шкуре, был великолепен. Его покрывал слой патины — след возраста и частого применения.

— Он принадлежал Волку по имени фон Глик. Один из храбрейших и самых верных друзей, он погиб недавно. Ему бы понравилось, что его молот снова оказался в руках Волка, а не пылится в старом сундуке.

Левенхерц взял славное оружие, взвесил его на руке, проверил баланс.

— Это честь для меня, — сказал он.

Вокруг них поднимались к потолку звуки пения Волчьего Хора, вырываясь из храма и устремляясь к небесам над Мидденхеймом подобно дыму.

Бретонские связи

Рабочий, один из многих, пробегающих мимо нас от обугленной громады Храма Морра, места их работы, рассказал нам о причине такого волнения. Мы услышали эту новость последними в Мидденхейме. Она пересказывалась на рынках и в кофейнях, перекочевывала из гостиниц в трущобы, передавалась криками из окна в окно над кривыми улицами и крутыми подъемами аллей. Сейчас она была у всех на устах. Мы прекратили копать, дали отдых своим лопатам и киркам и стояли в полуотрытой могиле, обдумывая услышанное. В Городе Белого Волка начинался весенний день. Смерть витала в воздухе.

В Мидденхейм поздно приходит весна. Земля Парка Морра остается промерзшей долгие месяцы. Копать могилы в таких условиях нелегко, и мы приветствовали любой повод для отдыха, хотя впереди нас ожидало куда больше работы. Графиня София Альтдорфская, придворная дама и Имперский Полномочный Представитель в Мидденхейме, бывшая жена дофина Бретонии, красавица, светская дама, дипломат, покровительница сирот и убогих была убита в своей постели. Мы ощущали больше чем скорбь по поводу ее смерти. Мы были жрецами Морра, Бога Смерти. Нам выдалась нелегкая неделя.

Переглянувшись, мы сложили инструменты в кучу и отправились мимо рядов надгробий к Храму Морра, что стоял в центре парка, заставленный строительными лесами, словно израненный воин, замотанный бинтами. Через парк шли люди, по одному или парами, сотни людей направлялись к Храму, как и мы. Некоторые из них плакали.

Недавний пожар спалил Храм чуть не дотла, но подземный Факториум и катакомбы, где упокаивались тела зажиточных людей, остались целыми и невредимыми. Все мидденхеймские жрецы Морра — четыре человека да еще один из Храма Шаллайи, помогавший нам до тех пор, пока не прибудет замена погибшим на пожаре жрецам, — собрались в сумраке Факториума, ритуального помещения, где усопшие подготавливались к погребению, кремации или долгому падению со Скалы Вздохов. Трупы лежали на двух гранитных плитах, а вход в погребальный зал выглядел черным и заповедным, как врата Подземного Царства. Комнату наполнял запах мертвых тел, бальзамирующих масел и напряжения.

Отец Ральф медленно спустился по лестнице, ведущей в Факториум, шумно прочищая глотку. Цепь Верховного Жреца тяжким грузом висела на его шее; посмотрев на нас, он дотронулся до нее пальцами. Приближаясь к шестидесяти годам и страдая от жестокого артрита, он никогда не стремился подняться так высоко, не ожидал этого, и эта работа не доставляла ему видимого удовольствия. Других кандидатов просто не было. Остались либо слишком молодые жрецы, либо слишком неопытные, либо я. Но я не нравился ему. Это было закономерно: я никому не нравился. Порою даже самому себе.

— Буду краток, — начал он. — Я уверен, что всех нас потрясла смерть графини Софии. Но работа Храма заключается в том, чтобы обеспечивать людям моральную и духовную поддержку во времена, подобные нынешнему. Мы должны быть сильны, и люди должны видеть, что мы сильны. — Он прервался, откашлялся и подвел итог. — Я лично провожу графиню в последний путь. Питер, Вольмар и Олаф, вы останетесь в храме. Будет приходить много скорбящих, им потребуются ваше присутствие и участие Остальные должны заниматься повседневной работой.

— Остальных двое, — сказал я и указал на себя и брата Якоба. — А убийство графини не остановит простых людей — как умирали, так и будут умирать.

Отец Ральф воззрился на меня слезящимися глазами.

— Да, настали трудные времена, брат Возможно, если бы ты не спалил храм, твоя работа была бы легче.

Я подумал, а не напомнить ли ему, что спалил я его отчасти для спасения его жизни, но это показалось мне плохой идеей. Не сегодня, не при таком настроении. Ральфу, может, и не хватало опыта в улаживании некоторых вопросов, но он остро желал показать, на что способен, как глава Храма, он хотел, чтобы его власть и авторитет почувствовали. Я вполне подходил для этих целей, так что пусть все идет своим чередом.

— Итак, нам с братом Якобом можно возвращаться к могиле, или есть более насущные дела для нас?

— Якоб закончит могилу. Что до тебя, то из ночлежки Сарганта, что в Альтквартире, пришла весточка — там умер какой-то нищий пьянчуга. У тебя вроде бы пристрастие к таким людям, разберись с телом. Да, и прошу тебя, не делай из мухи дракона. У нас есть дела поважнее.

Я подождал, пока остальные жрецы выйдут из Факториума навстречу солнечным лучам и толпе скорбящих и плакальщиков. Якоб тоже поотстал от основной процессии. Я почувствовал жалость к нему. Он был в храме всего несколько месяцев, и все те подвижки, которые произошли здесь после гибели Циммермана, выбили его из колеи А только произошло что-то по-настоящему значительное, как его посылают рыть могилы вместо того, чтобы позволить помочь в обрядах.

— Почему мы? — спросил он с горечью в голосе.

— Потому что ты молодой, а меня не любят, И ни один из нас не справится с непосильной задачей утешить скорбящих. Отправляйся к могиле. Тебе лучше закончить ее, пока солнце припекает.

Он посмотрел на меня с любопытством.

— А что отец Ральф имел в виду, когда говорил, что у тебя пристрастие к нищим?

— Иди и копай.

Я шел извилистыми улочками древнего города в сторону Альтквартира и размышлял над вопросом Якоба. Действительно ли я заботился именно о нищих? Нет. О тех, кто умирает в одиночестве, о тех, кого некому оплакать, о тех, чья смерть не волнует никого Это те люди, о которых забочусь я. Кто-то должен это делать: если до кончины никому не было дела до человека, тогда я проявлю посильное участие в его судьбе после этого. Люди часто проявляют лучшие стороны своей личности в смерти, утрачивая все свои непоколебимые при жизни привычки, становясь спокойными и мирными. В таком состоянии человека гораздо сложнее возненавидеть. Кроме всего прочего, это моя работа. И если она сталкивает меня с необъяснимыми смертями, я считаю своим долгом разузнать о них все, что возможно. Помимо удовлетворения профессионального интереса, это прекрасный способ убить время — мои немногочисленные друзья знают об этом.

Город захлестывали волны слухов и новостей, связанных со смертью графини Люди видели мою рясу и останавливали, чтобы поделиться своей печалью. Казалось, у каждого в Мидденхейме от мала до велика было что сказать о графине: кто-то возносил хвалу ее доброте, кто-то вспоминал о ее любовных приключениях, один красноречиво воспевал ее блестящий ум, другой ограничивался охами и сетованиями на разгул преступности Я обращал внимание, что только люди выносят свою скорбь вовне. Эльфы, гномы и халфлинги кажутся более замкнутыми — ну, да их никогда не было в Мидденхейме много, так что я мог и заблуждаться на этот счет. Рынки работали как обычно, но уличные артисты словно вымерли: жонглеры, гномы-борцы, фокусники с их балаганной магией не осмеливались отвлечь горожан от всеобщей беды. Город был оживлен больше, чем в любой день со времени последнего карнавала, но при этом непривычно подавлен.