Пара продолжала сражаться. Легкие и руки пылали от изнеможения. Само число врагов подавляло. Мертвецы шагали по своим собратьям в стремлении добраться до людей.

По всей территории Эссенского брода творилось то же самое.

Мертвые катились, точно неукротимый прилив, сметая все на своем пути. Армия фон Карштайна не знала жалости, ее солдаты не нуждались в оружии. Они всем телом бросались на объятых ужасом бойцов, утягивая их следом за собой в вязкую грязь, а потом наседали на поверженных всей массой, царапаясь, кусаясь, разрывая плоть, пока не сдирали с упавшего солдата все человеческое.

Это было варварство.

Не сражение, а бойня.

Упыри, бывшие когда-то такими же людьми, как Фишер и Бауман, но превратившиеся в каннибалов, пожирателей падали, выбирали себе трупы получше, пока дерущиеся не совсем втоптали их в слякоть. Нечестивые твари, давясь, жадно набивали брюхо свежим мясом. Друзей ли, врагов — упыри не делали различия. Все шло в пищу.

Фишер оттолкнул растопыренную пятерню, стремившуюся выцарапать ему глаза, и вогнал острие меча в горло еще одной женщины. Слипшиеся от крови волосы падали на ее лицо. Пустые глазницы были зашиты грубой нитью гробовщика. Она кинулась на меч, пытаясь заключить человека в смертельные объятия. Фишеру никак не удавалось освободить клинок. Окровавленные локоны зомби хлестнули его по лицу. Фишер почувствовал, что прогибается, теряя устойчивость.

Закричав, он с трудом распрямился и отшвырнул от себя покойницу, оставив оружие торчать в ее горле. Она замолотила руками, пытаясь избавиться от меча. Фишер выругался и метнулся вперед, приземлившись на тело слепой женщины. Он ударил ее по лицу и стал колотить кулаком снова, и снова, и снова, пока ему не показалось, что он отбивает кусок сырого мяса. Но она по-прежнему цеплялась за меч. Еще две нежити насели на Фишера — он поспешно вскочил и всадил локоть в физиономию первого зомби с такой силой, что нос упыря превратился в лепешку, а из глаз брызнула кровь, и стиснул эфес своего меча раньше, чем второй мертвяк успел остановить его.

Бауман зарубил ходячий труп, выполнив работу за Фишера.

Но брешь во вражеских рядах быстро заполнялась.

На место павших становились новые мертвецы, и не было им числа.

А повсюду вокруг погибали люди, только для того, чтобы подняться вновь и присоединиться к неукротимому войску зомби.

Так продолжалось шесть часов. Еще до первой атаки по рядам солдат пробежал шепот, что граф-вампир обещает помиловать бойцов, если они отвергнут Оттилию и перейдут на службу к нему. Никто не согласился. Шлиффен прибыл на поле битвы за час до того, как фон Карштайн бросил в бой всю мощь своей орды. Но это уже не имело значения. Больше половины передового отряда пало и влилось в армию мертвецов еще до появления основного войска Оттилии. В глубокой грязи от лошадей не было никакого проку. Они не могли скакать, а лишь вязли в трясине, падали, и упыри получали еще больше мяса. Бойцы мужественно оказывали сопротивление, даже когда в схватку вступил сам фон Карштайн на черном огнедышащем жеребце и свистящий клинок графа-вампира врезался в охваченные ужасом ряды защитников. Визг меча, рассекающего воздух, парализовал их волю. Солдаты, спасаясь от смертоносного лезвия, в панике кидались прочь, опрокидывая других. А фон Карштайн издевался над ними, с маниакальным хохотом рубя и тут же почти небрежно воскрешая на своем пути убитых, чтобы пополнить ими свой легион проклятых.

Фишер в ужасе смотрел на этот кошмар.

Конь графа был поистине жуток: чернее самой черноты, на полметра выше любой самой крупной лошади из тех, что приходилось видеть Фишеру. Жеребец и его всадник воплощали чистейшее, абсолютное зло. Животное буквально излучало его. Грива черных волос фон Карштайна слиплась от дождя. Он повернулся в седле, привстав в черных стременах и подавшись вперед. Меч взвыл погребальную песнь и погрузился в шею очередного солдата Империи. Голова человека упала под копыта кошмарной твари и утонула в грязи.

За графом шли вампиры под предводительством великана, который и без адских скакунов вселял в души ужас: двух кривых клинков было более чем достаточно. Лицо вампира было обрызгано кровью — чужой, не его кровью. Он облизывал губы, смакуя вкус побежденных противников. Вероломное поле совсем не задерживало его, он шагал меж живых и мертвых, и его безустанно мелькавшие клинки сливались в одну размытую голубоватую дугу. Его вампиры и волки следовали за ним по пятам.

Некоторые восставшие мертвецы поднимали оружие павших — на солдат наступали скелеты с мечами, пиками и копьями.

Краем глаза Фишер заметил, что Бернгольц в беде. Зловещая тень выросла за его спиной, корявые когти тянулись к человеку, чтобы разорвать его тело и душу. Одного ощущения адского холода хватило бы, чтобы Бернгольц отвлекся от битвы с тремя обступившими его разлагающимися трупами, и этой секунды им было бы достаточно, чтобы одержать верх. Кричать Фишер не мог — предостережение все равно осталось бы неуслышанным в окружающем лязге и чавканье. Нужно было что-то сделать.

Не раздумывая, Фишер вцепился в грязный колтун волос отрубленной головы и запустил ее в полет, завершившийся тяжелым ударом о плечо одного из зомби, наседавших на Бернгольца, и приземлением головы у его ног в брызгах снежной каши. Бернгольц отпрянул, и это спасло ему жизнь. Когти мстительной тени пронзили его спину и вышли из груди, заставив солдата закричать от шока и боли, но сделанный только что шаг назад дал бойцу время прийти в себя и уверенно встретить рванувшихся в атаку зомби. Одному он вспорол живот, другого обезглавил. Но и теперь он не получил передышки: у ног человека в мутной слякоти щелкали зубами волки и прочее отребье, стремясь повалить его.

Что-то обрушилось на спину Фишера, швырнув его на землю и выбив из руки меч. Он пропахал лицом раскисшую почву, чувствуя во рту вкус грязи и крови. Меч, безжалостно дразня человека, лежал все зоны досягаемости: пальцы чуть-чуть не дотягивались до него. Человек пополз к оружию, но тут опустившийся на спину тяжелый сапог пригвоздил его к месту.

— Так-так-так, смотрите-ка, кто это тут у нас.

Несмотря на насмешливый тон, он узнал голос.

Корчась под невыносимой тяжестью сапога, Фишер изогнул шею и увидел искаженные ухмылкой черты своего лучшего друга, Джона Скеллана. Только это был не Скеллан. Это была бездушная, бессердечная мертвая тварь, натянувшая на себя обескровленный труп Скеллана. Существо это, возможно, обладало воспоминаниями Джона и делило с ним одну кожу, но оно не было другом Фишера. Оно было зверем.

Скеллан пнул Фишера.

— Вставай, дружище. Пора умереть, как мужчина. — На зубах Скеллана краснела чужая кровь, в провалах глаз бурлила кипящая смола злобы.

— Ты больше не мой друг.

— Как знаешь. Поднимайся. Нет у меня терпения на трусов, а ты весь пропах страхом, Фишер. Ты им просто воняешь. Давай вставай.

Фишер попытался исполнить приказ, а Скеллан «помог» бывшему другу безжалостным пинком, так что тот поцеловал пропитанную кровью грязь. Человек снова уперся руками в землю, и снова удар вампира лишил его равновесия. Он лежал в грязи, полностью истощенный. Ему не хотелось шевелиться. Звуки битвы доносились до него приглушенно, все вокруг потеряло четкость; все его чувства сосредоточились в пространстве между ним и Скелланом, отодвинув куда-то далеко стоны умирающих, шум дождя, вой нежити и свист чудовищного меча фон Карштайна.

— Значит, вот как все закончится? — Фишер посмотрел на Скеллана снизу вверх.

Вампир убрал меч в ножны и протянул руку.

— Не обязательно. Прими мою руку. Присоединись к нам. У нас всегда найдется место для доброго человека. Кровавый поцелуй освободит тебя, поверь. Я стал совсем другим. Прежде вся моя жизнь была поглощена жалким мщением. Познер освободил меня от этих оков и от страха перед смертью. Теперь в моих жилах вместо крови течет сила смерти. Слабость исчезла. Во мне нет ни жалости, ни сострадания, ни вшивого милосердия. Я — вампир. Я бессмертен, чего мне теперь бояться? Это дар. Величайший дар.