Наконец, перед ним было Имперское казначейство во всем своем мрачном великолепии. Еще накануне внимание вора привлек один толстый пеньковый трос, протянутый вместе с другими бельевыми веревками от крыши казарм к крыше стоящего напротив казначейства. Невольно улыбаясь, Феликс подергал веревку, прикидывая, какой вес она выдержит. Трос казался надежным. Вор опустился на колени, изучая узкий промежуток между зданиями.
Безошибочное ощущение навалилось на него внезапно. За ним следят. Окаменев, Феликс окинул взглядом противоположные крыши и стены, затем медленно повернулся лицом к убегающей вдаль панораме города. Он не видел своих преследователей, но это не означало, что их нет. Вор чувствовал на себе их взгляды. А хороший вор быстро приучается доверять своим инстинктам. В данном случае они твердили ему: разворачивайся и отправляйся домой, лучше быть бедным и живым, чем отягощенным сокровищами и совсем, совсем мертвым. Всегда найдется другая работенка. Мастерство никуда не денется. Воровство было складом его ума.
— Одно последнее дельце, — пообещал он себе. — Через час все кончится.
Он проглотил комок в горле и, не слушая свой внутренний голос, говоривший ему, что идея продолжать начатое — очень плохая идея, вцепился в канат.
Трос слегка провис под его весом, но держался крепко, так что Феликс, перебирая руками, без труда перебрался на ту сторону. Но чужие глаза по-прежнему сверлили его спину.
Он знал, как пробраться внутрь. Над двором тянулся карниз, а под ним был небольшой балкон. Спустившись на него сверху, он не будет виден возможным наблюдателям из сторожки. Феликс подкрался к краю, чуть-чуть переместился, меняя позицию, и беззвучно спрыгнул на керамические плитки. Быстро изучив запор, он выбрал подходящую отмычку, и через несколько секунд замок податливо щелкнул.
Ухмыльнувшись, Феликс Манн распахнул дверь и шагнул в помещение.
Что-то ударило его в грудь, вышибив из легких воздух и сбив с ног. Он попытался подняться, но его прижало к полу. Оглушенный, ошеломленный, Феликс хотел оглядеться, но не смог повернуть голову. Когда он попытался вырваться из ловушки, пространство вокруг него вспыхнуло голубым. Нет, его держала не сеть, и не вражеские дротики обездвижили его.
Магия! Вот единственный ответ… Но практиковать магию запрещал закон. Всех колдунов выловили и уничтожили охотники за ведьмами. А охотники за ведьмами получали полномочия от… они выполняли приказы…
Мысли путались. Он попался. Он, величайший вор, какого только знала Империя.
— Дурак, дурак, дурак, — ругал он себя за глупость, — проклятый дурак. — То, что он может говорить, несмотря на чары, совершенно не успокаивало.
Утонченность магии лишь убеждала Феликса в том, что он попал в большую, большую беду. В такую беду, из которой выпутываются мертвецами — или, точнее, вообще не выпутываются. Отсутствие охранников, оказавшийся под рукой трос. Кто-то обманул обманщика. А он поддался, попался на крючок, как безмозглая рыбешка. С губ вора сорвался стон.
Теперь оставалось лишь ждать. Ждать, чтобы увидеть, в какое дерьмо он вляпался.
Вдруг до Феликса донесся скрежет цепи, пропущенной сквозь латунные ручки. Он прозвучал смертным приговором. Что ж, по крайней мере, они не заставили его ждать долго.
Ага, шаги на лестнице: две пары ног, один ступал тяжелее другого. Кто-то из поднимавшихся зашелся в надсадном кашле, и оба остановились. Еще три шага, и приступ повторился. Нехорошее, чахоточное перханье.
Мигающий желтый свет предвосхитил появление пары еще до того, как люди достигли верхней площадки. Желтушный оттенок лег на темно-зеленые обои комнаты и ряды таких же темных живописных полотен. С каждой картины смотрело мрачное непривлекательное лицо давным-давно погребенного канцлера. Хранители Имперского казначейства равнодушно взирали на затруднительное положение Феликса. Он вторгся в их дом, и правосудие уже взбиралось по узкой лестнице.
Методичные шаги и колеблющееся пятно света только усиливали его расстройство. Феликс хотел, чтобы все поскорее закончилось.
— Если собираетесь убить меня, то валяйте! — крикнул он, хотя и знал, что приближающиеся, кем бы они ни были, не убьют его.
Они не стали бы устраивать эту западню, если бы на уме у них была только его смерть; тут вполне хватило бы и пущенной в спину стрелы. Пока он скакал по крышам, у них была полная возможность прикончить его. Нет, они что-то замышляли.
И это было гораздо хуже.
Он не мог даже зажмуриться.
Миновав лестничную площадку, пара вошла в зеленую комнату. Люди оказались точно такими же непохожими друг на друга, как и их шаги. Один был высоким, тощим, с собранными в пучок волосами, с высоко выбритыми висками, второй — значительно ниже, с уверенными движениями прирожденного бойца, но в балахоне жреца.
— Феликс, Феликс, Феликс, — протянул жрец с подобием улыбки на румяном лице. Но дальше подобия дело не пошло. Восхождение по лестнице взяло свое. Человек зашелся в очередном приступе кашля. Когда жрец оторвал от губ скомканный платок, Феликс заметил на нем кровь. Спрятав платок в складках балахона, жрец все-таки улыбнулся, и от нескрываемого удовольствия, с каким он созерцал поверженного Феликса, вора пробрал ледяной озноб. Перед ним был божественный мошенник — верховный теогонист собственной персоной. — Да, Феликс, ты оказался в малоприятном положении, не так ли?
Даже если бы он и хотел, то не мог бы отвести глаз от испытующего взгляда жреца. Он чувствовал себя тушей, подвешенной на крюке мясника.
И ждал, когда упадет топор.
— Можно сказать и так, но можно также заметить, что с каждой минутой дело становится все интереснее, — произнес, наконец, Феликс, заполняя неуютную паузу. — Я имею в виду, совсем недавно я валялся тут в темноте и одиночестве, размышляя о том, как потихоньку сгнию под чавканье насыщающихся внизу вампиров, а теперь посмотрите на меня — я удостоен аудиенции самого верховного теогониста Зигмара. Не совсем этого я ожидал в сложившихся обстоятельствах.
— Ну, друг мой, отчаянные дни требуют отчаянных действий — так, кажется, говорят?
— Афера, — хмыкнул Феликс, как будто это слово объясняло все.
— Прошу прощения?
— Это все афера, разве не так?
— Не уверен, что понял тебя, — покачал головой жрец, но то, как он это сказал, выдало его. Он прекрасно знал, о чем говорит Феликс.
— Афера, мошенничество, надувательство, большой толстый обман, с помощью которого ты одурачил половину жителей этого проклятого города.
— Интересно, да? — сухо обратился жрец к своему спутнику. — Наш добрый воришка находится в такой неловкой ситуации и все же умудряется повернуть все так, что мы в этом маленьком сценарии выступаем заговорщиками. Это надо уметь. — Улыбка увяла на его губах.
Теперь Феликс видел лицо очень, очень усталого человека. Четыре дня в подвалах собора не пошли священнику на пользу, и вряд ли он спал больше нескольких часов, если вообще спал.
— Ты умираешь, не так ли? — спросил вор. Он сказал это наобум, но — чахоточный кашель, землистая кожа, красные от бессонницы глаза… Возможно, он был недалек от истины.
— Разве все мы не умираем потихоньку? — ответил жрец, и улыбка на мгновение вернулась к нему.
— Некоторые умирают быстрее остальных.
— Поистине так.
— Обманщика не обманешь, как говаривала моя старая матушка, но именно этим ты и занимаешься, а?
— Действительно, — признал жрец. — Но это не относится к ситуации, которую мы имеем на данный момент, ты согласен? — Феликс кивнул бы, если б мог. — Я полагаю, и мой друг подтвердит это, что пойманному flagrantedelicto [15] грозит достаточно суровое наказание.
— Ты же видел виселицы на площади, — сказал второй мужчина, предоставляя Феликсу возможность самому сложить два и два.
— К тому же, увы, отговорка «Я пошутил, честное слово» здесь не пройдет. Ты тут, и твои намерения очевидны. Укравший однажды — вор навсегда. Ты щеголяешь в модных нарядах и посещаешь великосветские приемы, но это не делает тебя джентльменом, Феликс. Ты вор.