Нужно подумать. Хотелось, конечно, поскорее избавиться от нее, получить плату и покинуть Альтдорф. Можно было попробовать обратиться к Альбрехту в Рейкспорте или к Мюллеру в Амтсбецирке, хотя это означало, что придется шагать по западному берегу Рейка до Императорского моста, а потом перебираться еще и через Трехпошлинный. По дороге вора подстерегает много опасностей вроде патрулей, которые может выставить правительство вместе с духовенством и влиятельной знатью, и, естественно, есть еще Шульдтурм, долговая тюрьма. Тюрьмы охраняются. А сигнал тревоги — это совсем не то, что жалкие крики пары жрецов «Держи вора!»
Нет, Мюллер отпадает; слишком уж тут вероятен нежелательный исход. Оставался Альбрехт. Говорят, у него есть вкус к эксцентричному. Возможно, он знает кого-то, кто заинтересуется книгой и кольцом. Какого-нибудь коллекционера. Любителя антиквариата или ученого, обожающего загадки. Чего-то эти штуки да стоят. Черт, если его опасения насчет книги оправданны хотя бы наполовину, она одна уже бесценна.
Он задержался на перекрестке, посмотрел налево, где старая служанка, стоя на коленях, скребла крыльцо многоквартирного дома, и направо, где дети играли посреди мостовой в догонялки. Вор кивнул женщине, поднявшей на него глаза, и поспешно пересек улицу.
Конечно, Феликс вполне мог вынести оба предмета из города и продать их уцелевшим вампирам. Они-то должны знать истинную цену книги и кольца фон Карштайна. Он был достаточно зол, чтобы предать город и уйти, кинув горожан на произвол судьбы. Но знал, что досада выветрится и сменится горечью. Феликс понимал, что без подпитки праведным гневом он не сможет продать жизни друзей и соседей за пригоршню монет, вне зависимости от того, насколько сильно он ненавидит жрецов.
Оставалось надеяться, что Альбрехт знает кого-нибудь, кого волнуют таинственные вещицы вроде тех, что он собирается продать, а если нет, то знает человека, который знает человека, племянник брата соседа которого знает нужного человека.
Внезапно колокольчик воровского чутья звякнул, волосы на затылке встали дыбом, кожа покрылась мурашками.
Кто-то следил за ним.
Он понятия не имел, давно ли его преследуют. Феликс замедлил шаг. Пусть они нагонят его или выдадут себя, скользнув в затененный проем.
Он чувствовал на своей спине чужой взгляд. Вор привык доверять инстинктам. На этой неделе он, к несчастью, уже один раз не послушался собственной интуиции.
— Одурачь меня однажды, — пробормотал он, — стыд тебе. Одурачь меня дважды — стыд мне.
Феликс покрутил головой, озирая улицы, но никого не приметил.
Но это не значило, что там никого нет. При его работе невольно станешь параноиком. Вор ждал, считая до одиннадцати и прислушиваясь. Он пытался различить какие-нибудь посторонние звуки.
Ничего.
Феликс понимал, что, если застрянет тут, его промедление предупредит наблюдателя. Нужно было двигаться. Инстинкт велел сворачивать к Рейкмаркту, но гарантий того, что в сутолоке удастся оторваться от слежки, не было, как не было и гарантий самой сутолоки. Осада подкосила торговлю. Южная рыночная площадь была ближе, к тому же в порт вновь стали прибывать траулеры со свежей рыбой, а значит, была вероятность, что на рынке окажутся люди, среди которых можно затеряться. Прочие продукты, конечно, дороже и прибыли приносят больше, но торговые караваны до города еще не добрались.
Он оторвался от стены. Как же тяжело не оглядываться. Преследователь осведомлен о каждом его движении. Феликс представил себя со стороны, нарисовав в воображении улицу с возвышенными участками, предоставлявшими хороший обзор, и укромные местечки, где спрятался бы он, если бы распределение ролей было иным. Выигрышных позиций оказалось три, но две были бесполезны, потому что давали мало — или совсем не давали — шансов на преследование. Третья точка, однако, была настоящим подарком — отсюда можно было видеть всех, оставаясь незамеченным, к тому же она предоставляла сколько угодно путей к отступлению. У Феликса были твердые взгляды на этот предмет, согласно которым охотник всегда подготовлен, по крайней мере, втрое лучше, чем жертва, и, следовательно, во столько же раз опаснее. Он попал в беду и понимал это. Кто бы ни следил за ним, этот человек знал о кольце; другого логичного объяснения просто не существовало. О колдовской книге знать не мог никто, кража была спонтанной, а его преследователь был слишком умел и ловок, чтобы служить в храме прислужником. Значит, им нужно кольцо.
И тут вор догадался, кто это.
Незнакомец со странными глазами, выскользнувший из храма Зигмара перед тем, как разверзся весь этот ад. Тот, который материализовался из пустого воздуха и велел ему забыть о том, что он видел. Ну конечно, это имело смысл. Феликс подозревал, что незнакомец — один из главных игроков в афере верховного теогониста. Это также подтверждало его догадку. Само собой разумеется, этот человек знал о кольце — Морр побери, он наверняка сам же и рассказал жрецу о его существовании. Никакого божественного вмешательства. И продолжая мысль, можно было заключить, что если кто-нибудь в Альтдорфе и догадывался об истинной природе кольца, то только незнакомец.
Резонность собственных рассуждений отнюдь не утешила Феликса. Он попал в серьезный переплет.
Чем тут себе поможешь? Вор все-таки бросил тревожный взгляд через плечо. Он инстинктивно искал лучшую из трех доступных охотнику позиций. Потребовалась всего доля секунды, чтобы убедиться, что укромное местечко пусто. Этот человек был не так уж искусен в охоте. Феликс улыбнулся, волна облегчения омыла его.
У него еще был шанс выбраться из переделки живым.
Он повернулся, чтобы проверить остальные позиции, — от того, какую из них выбрал незнакомец, зависело, куда надо свернуть Феликсу.
Оба места пустовали.
Сомнение накатило на вора.
Неужели он ошибся в оценке улицы?
Или незнакомец каким-то образом незаметно обогнал его?
А потом его словно ударило холодное безжалостное осознание того факта, что он в беде. Незнакомец мог оказаться где угодно, даже стоять у самого плеча, но если слабое колебание тени, не выдаст его, Феликс ничего не узнает, пока не будет слишком поздно, и клинок убийцы вонзится в его грудь, или в спину, или в горло.
Он рванулся с места.
Феликса не заботило, услышит ли незнакомец его топанье, ему просто хотелось убраться отсюда подальше, куда-нибудь в более безопасное место. Куда-нибудь, где он сможет диктовать свои условия, хотя он, конечно, понимал, что такого места не существует. Он мчался, потому что на карту была поставлена его жизнь.
Сердце колотилось в грудной клетке, адреналин пульсировал во всем теле. Он несся, он летел стрелой не глядя куда — это было не важно. Единственное, что имело сейчас значение, — убежать отсюда. Через две минуты он уже задыхался. Голова кружилась. На углу Розенштрассе вор врезался в женщину, она упала, он споткнулся об нее, покатился кувырком, вскочил и побежал снова так, словно ничего не случилось, осыпаемый ее проклятиями.
Звуки погони преследовали его: шлепанье бегущих ног по брусчатке, неровное дыхание, но каждый раз, когда Феликс испуганно оглядывался, он не видел ничего, кроме пустых улиц. Иногда ему казалось, что он заметил слабый промельк, особое преломление света, странный обрывок тени, но он не осмеливался замедлить ход и разглядеть получше. Он мчался, потому что все остальное почти наверняка означало смерть.
Вор нырнул в узкий проулок и перебрался через низкую ограду в запущенный сад. Буйные сорняки заполонили здесь каждый укромный уголок, проросли в каждой щели. Он вскарабкался на противоположную стену и оказался на таком же заросшем заднем дворе, среди высокой травы и ломаных досок. Черный ход в доме оказался открытым.
Он не раздумывал — он просто влетел внутрь через кухню и побежал по коридору, пока никто не заметил, что он заскочил сюда. Неожиданно между Феликсом и дверью вырос хмурый худой мужчина с сальными волосами и пятнами пота на рубахе под мышками: