Вот во что жрецы его оценили. Даже дварф купил чародея лишь в расчете на то, что он принесет пользу. Колдун умел вынюхивать бестий и таким образом, выслеживая чудовищ, мог помочь дварфу совершить самоубийство. Каллад Страж Бури рассуждал о чести, о вечной борьбе со злом, об обретении свободы ценой смелости. Чушь. Дварф мертв, убит неприятелем, оказавшимся сильнее. Никакой чести, никакого благородства. Смерть, взвешивая жизни, не принимает в расчет вечные битвы и отвагу. Ценятся лишь сила, хитрость и власть. Маг не жалел о гибели своих спутников. Дварф убил бы его в конце их совместного пути, так что какой смысл проливать слезы по своему несостоявшемуся палачу?
Кантор давным-давно примирился с тем фактом, что его избегают и бранят за то, кто он есть.
Колдун даже знал тому причины. Его ненавидят, потому что он — иной, потому что он, как сама земля, потому что ее мелодия поет в его венах, потому что она повинуется его воле и потому что у него есть сила повелевать стихиями.
Единственное одобрение он чувствовал в успокаивающей ласке Шайша. Ветер знал его. Ветер проникал в его плоть и наслаждался ею. Ветер радовался его существованию. Ветер пел в его крови. Ветер любил его.
Так разве может быть что-нибудь естественнее, чем в ответ полюбить ветер и отдаться ему телом и душой?
Он ощущал Шайш в себе, даже не прикладывая к этому никаких сознательных усилий. Ветер просто был — умиротворяющий, утешающий. Друг. Любовник. Ветер наполнял его, делал совершенным.
Кантор знал, что меняется. Плоть, облекающая его, была всего лишь коконом, который лопнет, когда придет пора явиться в новом прекрасном зверином облике. Он чувствовал происходящие внутри перемены, чувствовал, как очищается кровь, как Шайш укрепляет все его органы, как черный ветер превращает человека в своего верного, надежного слугу. И он приветствовал эти перемены. Фон Зерт мертва, и теперь по-настоящему талантливы только Иммолай Фей, Алоиз Леверкюн и он сам, а он станет величайшим из них всех. Он купался в объятиях черного ветра, и это уже возвышало Кантора при дворе безумного вампира.
Невин Кантор понимал Конрада фон Карштайна, возможно, даже лучше, чем вампир понимал самого себя, ибо они были не такие уж разные. Вампир страстно желал того, чего ему не хватало. Он хотел, чтобы магия некромантов восполнила его недостатки. А все хихикали за его спиной и называли его Кровавым Графом.
Кантор сгорбился над столом, обмакнул кончик пера в чернильницу и нацарапал на разложенном перед ним тонком пергаменте крутой изгиб буквы «I». Работа была кропотливой и изматывающей. Он повел перо вниз, выводя затейливый хвостик, но чернила брызнули, и Кантор, бормоча ругательства, схватил промокашку, торопясь стереть черную кляксу.
Он услышал звук шагов, но не обернулся, ожидая, что он затихнет, когда идущий окажется в запасниках.
Но нет. Шаги приблизились к его столу — медленные, размеренные, отдающиеся под сводчатым потолком странным эхом.
Кантор поднял взгляд, только когда Конрад бросил на его стол окровавленную тряпку. Колдун поспешно подавил вспыхнувший гаев. Глупость лишь ухудшит его положение. Он хотел высосать из графа-вампира все знания его черной библиотеки, до последней капли. Возникший в сознании образ вызвал на губах мага ироническую улыбку, которую Конрад ошибочно принял за приветствие.
А это ведь не тряпка, понял Кантор. Текстура и плотность пергамента, только это и не пергамент. Он дотронулся до куска, потом расстелил его на столе. Черная кровь запятнала его работу, уничтожив труды целой недели, но колдун едва заметил это. Ощущение было знакомым и в то же время абсолютно чуждым. Лоскут оказался кожей — человеческой кожей.
Чародей посмотрел на Кровавого Графа.
Лицо Конрада расколола ухмылка.
— Подарок, дружок. Приведи его в порядок, сделай из него что-нибудь. Переплет для своей великой магической книги, например. — Он вскинул руку, останавливая Кантора. — Нет-нет, не благодари меня. Ничего существенного. Это принадлежало весьма неприятному парню. Ему кожа больше ни к чему, так зачем хорошей вещи пропадать зря, верно?
— Не знаю, что и сказать. — В голосе Кантора звучала нотка отвращения, но пальцы почти любовно поглаживали кусок содранной кожи. Вещица была и омерзительной, и притягательной разом. Он задержался на пятачках помягче — внутренней стороне рук, у горла, и на загрубелой коже пяток, локтей и ладоней.
— Пообещай, что найдешь ей хорошее применение. Ты же понятия не имеешь, как трудно содрать с трупа кожу, не повредив материал. Та еще работенка, ну ты понимаешь.
— Да, и очень хорошо, — ответил Кантор.
Он оттолкнул кожу, уже зная, какие секреты он переплетет: свою первую магическую книгу. Колдун поднес пальцы к губам, ощутив железистый привкус крови мертвого человека и ее щекочущий ноздри запах. Кровь еще не была холодной.
Вампир улыбнулся и присел на край стола Кантора.
— Так-так-так. А теперь скажи, как продвигаются твои исследования, дружок? Я возлагаю большие надежды на чудеса, которые ты мне наколдуешь.
— Медленно, — сказал Кантор, избегая правды. Ему не хотелось, чтобы Конрад даже смутно догадывался о его открытиях. Знания, раскопанные им, принадлежат только ему. Есть вещи, которые необходимо сделать без вечно маячащей за спиной тени вампира. Сейчас надо темнить, все запутывать, выдать немногое, ничем не намекая на истинную важность результатов. — В этих книгах на один ценный факт приходится десяток выдумок, мой господин. Просеивание гор шлака ради крупицы золота утомительно. Слишком много бесполезного.
— М-да, жалко. Я так долго собирал эту коллекцию. Уверен, то, чего желает мое сердце, скрыто где-то тут, на одной из страниц. Ну что тебе сказать? Не позволяй страху провала пробраться к тебе под кожу. — Конрад хихикнул, наслаждаясь своим извращенным чувством юмора.
— С учетом полезности твоего последнего подарка я приму это к сведению, мой господин.
— Я знал, что ты умный мальчик, даже когда ты только-только постучал в мою дверь, умоляя впустить тебя и позволить служить мне.
— Шайш направил мои стопы, господин. Черный ветер желает помочь тебе любым доступным ему способом.
Как просто солгать. Тщеславие вампира слепит его. Одной части колдуна хотелось рассказать, шепнуть имя «Маннфред» и покончить со всем, но другая часть слишком наслаждалась игрой, чтобы так легко сдаться. Время откровений и разоблачений придет, но не сейчас. Нужно быть терпеливым.
— И все же твой ветер насмехается надо мной, Невин, отгораживаясь от меня, в то время как я всего лишь хочу впустить его благословенную тьму в мир. Я стану черным разрушителем. Я поставлю мир на колени, если только Шайш откроется мне. Если бы я мог быть таким, как ты… Знаешь, мне вполне можно простить мысль, что и ты смеешься надо мной.
— Кому дано понять капризы магии, мой господин?
— Кажется, не мне, — горько вздохнул Конрад.
Ирония ситуации была восхитительной, но Кантор не хотел испытывать чувство юмора Кровавого Графа. Неудивительно, что после кончины братьев — и в отсутствии Маннфреда — Конрад был почти весел, но его нрав — такая непостоянная бестия. Одно неверное слово — и вся доброжелательность испарится. К тому же кто знает, на чей стол потом будет брошена кожа Кантора в качестве так называемого подарка? Жизнь мага во власти вампира, и тот может по первой своей прихоти отнять ее. Угроза скрытая, но безусловная.
«Ох, ну и запутанную сеть лести и обмана мы плетем». Кантор снова взял мертвую кожу, повертел ее, нашел лицо — и узнал «дарителя». Нет, оплакивать этого человека он не станет. Наоборот, найдет достойное применение его останкам, создав книгу крови и магии, равной которой не встретишь в веках. Он даже точно знал, какой заговор облагородит, отточит и запишет первым: «Diabolisch Leichnam» — «Дьявольский труп».
— Я ожидаю от тебя великих деяний, так что не разочаровывай меня, дружок. Я не всегда хорошо справляюсь с досадой. — С этими словами Конрад удалился.