— Далеко на севере, так далеко, куда не заходил ни один из нас. А из тех, кто всё же рискнул, никто не возвратился, чтобы рассказать о том, что лежит за горами.

— Когда я вырасту, — сказала она с твёрдой уверенностью всех детей в мире, — я отправлюсь туда, — когда Мерок рассмеялся, она, нахмурившись, посмотрела на него. — Что здесь смешного?

— Я верю, Лилли Венн, — ответил Меррок, его смех прекратился, сменившись улыбкой. — Если кто-то и может совершить это путешествие, то это ты, — его слова смягчили маленькую девочку, и вспышка гнева покинула её взгляд. Она была похожа на свою мать, обликом, и это было правдой. Но её осанка, манеры и мироощущение были Меррока от начала и до конца.

Уже только за это он любил её.

Вместе они в течение нескольких долгих минут в молчании наблюдали за магическими ветрами и яростным изменением цветов. Наконец, девочка заговорила, и на этот раз это был не капризный тон ребёнка, но самоуверенный голос молодой девушки, которая знает, чего она хочет.

— Я хочу завтра сражаться вместе с моим народом, — сказала она, стукнув Меррока по плечу, как знак того, что она хотела бы спуститься. В племени для ребёнка её возраста не было ничего необычного в участии в битвах. Но Валькия, несмотря на её свирепость, была женщиной. В племени было принято не пускать любых женщин в битву до тех пор, пока они не родят, по крайней мере, одного живого ребёнка.

— Лилли Венн, ты же знаешь, что я не могу позволить тебе того, о чём ты просишь.

— Я не прошу тебя, папа. Я говорю тебе, что я желаю, — он безбожно баловал её, и, однако, постоянно чувствовал себя должником. Он ничего не мог с собой поделать. Она была очаровательной, когда хотела этого, и жестокосердной маленькой сучкой в остальное время. Но в этом вопросе он не мог отринуть сотни лет традиций.

— Я запрещаю.

— Я бросаю тебе вызов, — это была их старая игра, игра, в которой она могла выдержать гораздо дольше, чем он. Он будет запрещать ей что-либо, а она — насмехаться над ним, пока улыбка не появится на его лице, и он не уступит всем её, произносимым тонким пронзительным голоском, требованиям. Но это… это было немыслимо.

— Нет, — в голосе отца появилась твёрдость, которой Валькия никогда не слышала до сей поры, и это потрясло её настолько, что заставило замолчать. Она редко видела своего отца в роли атамана и поэтому привыкла к Мерроку-отцу. Мысль о том, что он не даст ей то, чего она хочет, заставила Валькию надуться. Меррок опустился на корточки, пока его глаза не оказались вровень с её.

— Ты — моё единственное дитя, — сказал он. — Если я позволю тебе завтра участвовать в битве, то привлеку твою смерть. Ты должна подрасти и принести мне внуков, прежде чем выйдешь на поле битвы, — он почувствовал лёгкую неловкость, обсуждая это с ней: её глаза, впившиеся в него, были словно маленькие изумруды, твёрдые и зелёные. — Твоя мать родила тебя, когда ей исполнилось четырнадцать. Тебе же ещё нет и одиннадцати. Не будь так нетерпелива в стремлении к смерти, Валькия, ибо она всё равно придёт. Когда наступает время, она приходит ко всем нам.

Он встал и заправил за ухо длинные тёмные волосы, пронизанные серебристо-белыми нитями. Посмотрев на северное сияние, он сказал: — Я не могу дать тебе то, что ты хочешь. Не в этот раз. Ты не можешь сражаться. Эти животные не отнимут тебя у меня. Ты слишком ценна для меня и нашего народа.

Она внимательно оглядела Меррока. Он был высок и широк в плечах, его мускулистое тело казалось ещё больше из-за мехов, которые он носил для защиты от лютых северных морозов. Он казался очень старым в её глазах, хотя ему, пожалуй, едва исполнилось двадцать пять. Если вы умудрялись выжить и увидеть тридцатое лето, то в племени Чёрных Волков вы считались древним старцем.

Его лицо, которое носило слишком много свидетельств жестоких боёв, чтобы назвать его красивым, тем не менее, было гордым и высокомерным. Была неоспоримая чистота в его внешности, что говорило о его хорошей породе. Правящая семья удерживала накидку вождя в течение семи поколений, мантия передавалась от отца к сыну. В браке Меррока с её матерью родились всего двое живых детей. Валькия и её сестра, Аня, которая умерла до истечения первого года её жизни. Трое сыновей родилось от брака Меррока и его жены, но ни один не явился в мир с дыханием в лёгких. Меррок пытался не замечать шёпоты, но прошло время, и он тоже начал верить им.

Он был проклят.

— Я вижу, — два слова Валькии были процежены сквозь сжатые губы, и он посмотрел вниз, на её яростное, упрямое личико. Он улыбнулся и взял её за подбородок.

— Я не могу позволить тебе взять оружие и сражаться в завтрашней битве, дочь моя, — сказал он. — Но этой ночью я буду говорить с Кругом. Они могут позволить тебе взять щит и вступить в ряды щитоносиц, — она вырвала подбородок из его руки, и казалось, снова собралась спорить, но Меррок вновь поймал её. — Послушай меня, Валькия. Меня не волнует, какой шум ты поднимешь. Ты либо поймёшь сама, что это должно быть именно так, либо я вобью это в тебя. Я не могу противиться традиции нашего народа из-за детских капризов.

— Я не ребёнок.

— Тогда перестань вести себя, как ребёнок, — она выглядела подавленной, и он слегка смягчился. — Я постараюсь сделать, что смогу, но ничего обещать не буду. Теперь пойдём. Круг уже скоро соберётся, а мы с тобой и так пробыли здесь слишком долго.

— Ты обещаешь, что поговоришь с ними? — неохотно, маленькая девочка смягчилась и обхватила маленькой рукой большую лапищу своего отца.

— Я когда-нибудь разочаровывал тебя, Лилли Венн?

У неё не нашлось, что ответить на это, только холодный, пронизывающий взгляд, слишком старый для её глаз, который заставил его почувствовать себя неуютно.

Круг был группой из семи племенных старейшин и лидеров. Как вождь племени Меррок сидел во главе, но часто чувствовал, что его слова не слышали. Он получил мантию в раннем возрасте, ему едва исполнилось шестнадцать, и они по-прежнему относились к нему, как к юнцу.

Они встретились во временном жилище Меррока: юрте, сделанной из животных шкур, выдубленных за долгие часы, проведённые на солнце. Они были натянуты на жёсткие опоры и обработаны животным жиром, который служил защитой от холода и влаги. Дым от огня в центре юрты уходил через небольшое отверстие в её верхушке. Останки оленя, добытого день или два назад, поворачивались на вертеле над костром и члены Круга частенько поднимались, чтобы отрезать кусок и звучно проглотить его.

Разговор по большей части был странно приподнятым, учитывая тот факт, что они знали — следующий день принесёт им либо победу, либо смерть. Ни один из Чёрных Волков не выказывал опасения за исход грядущей битвы. Если они не будут верить в победу — то они не выиграют. Всё просто.

— Они ударят с первыми лучами солнца.

Слова пришли от Аммона и все глаза повернулись в его сторону. Говорящий-с-войной племени был всего лишь на год или два моложе Меррока и ближайшим из тех, кого атаман мог назвать настоящим другом. Он вёл их через бесконечные, казалось, битвы против самых хищных врагов. Племя, которое противостояло им уже несколько месяцев, так и не удостоилось того, чтобы они назвали его по имени. Воины Чёрных Волков называли их «они» или «их». Дать им название, означало придать им нечто человеческое. А в них не было ничего подобного.

Чёрные Волки были известны среди всех северных племён, как одни из свирепейших воинов, и, воистину, это не было преувеличением. Упорные и бесстрашные, их молодые воины были известны тем, что продолжали сражаться, даже несмотря на отрубленные конечности или кишки, намотанные на руку, держащую щит. Но «они»… «они» были иного рода. «Они» любили брать пленных, что Чёрные Волки считали странным. Племя Меррока считало, что если кто-то был слишком слабым, чтобы быть свободным, то он был слишком слабым, чтобы жить. Пытки, возможно с последующим рабством ждут и Меррока и его людей, ибо «они» не оставляли врагам даже немного свободы.